Никогда ни слова – внукам о той войне,
на которой Берлин был нами геройски взят,
День Победы он переживал в тишине,
ни гвоздики мой дед не любил, ни парад.

Год за годом маршировала его страна,
танки ехали по ликующим городам,
гимнастёрка его – вся в медалях и орденах –
в шкаф вросла, как от взглядов спрятанная беда.

Эти танки он видел раньше совсем не так,
а горящими чёрным – вспышками по степям.
На рассвете он поднимался на свой чердак
и рассказывал сны разбуженным голубям.

И когда обступала снова его война,
он порою как будто прислушивался к голосам,
оглянувшись, бывало, выкрикивал имена
тех, кому он своей рукою закрыл глаза.

Тех, с которыми по теплушкам его трясло,
с кем лежал на снегу, оставляя разбитый дзот,
никому из этих парней не повезло,
а ему повезло, он-то выжил… и вот живёт.

Среди звучных песен о доблести тех побед,
память, стёртую напрочь кем-то, зажав в кулак,
вон он, на голубятне, мой немногословный дед,
и на уголь денег ему не собрать никак,

И на трёх девчонок – пара одна сапог,
так живут победители сверхдержав,
а однажды под утро он вышел во двор и сжёг
фронтовые письма и тот злополучный шкаф.

Слышно было, как петли в костре трещат,
гул расстрелов и тюрем эхом звенел в ушах,
мимо двигались танки на свой парад –
хладнокровно каждую жизнь круша.